Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

сделку. Вернувшиеся солдаты не получали пенсий, работы или признания, которые должны были заслужить своей службой рядом с другими имперскими подданными. В Сенегале язык гражданства выражал эти претензии к государству, и Блез Диагне использовал эти настроения для создания политической машины в Сенегале среди гражданских избирателей. Французское правительство отреагировало на это тем, что, с одной стороны, успешно пыталось кооптировать Дьянье, а с другой - дистанцировалось от идеала гражданства. Вместо того чтобы превозносить свою роль в "цивилизации" африканцев и воспитании элиты, Франция сделала акцент на традиционном характере африканского общества и центральном месте вождей. В британской Африке политика работы через вождей и продвижения постепенных изменений в рамках африканских "племен" была возведена в 1920-х годах в ранг имперской доктрины - "непрямого правления".

И французское, и британское правительства рассматривали возможность проведения экономической политики под названием "развитие" (или mise-en-valeur, как называли ее французы), но отказались от любой систематической программы в этом направлении. Они отказались от старого колониального принципа, согласно которому средства метрополии не должны использоваться для улучшения условий в колониях, как потому, что не хотели тратить деньги, так и потому, что боялись нарушить тонкие механизмы, в соответствии с которыми функционировали колонии.

Децентрализованный характер колониального правления в Африке не позволил политическим активистам выйти за рамки местных идиом и локальных сетей, как это было в Индии, где индийская гражданская служба, индийские железные дороги и другие общеиндийские институты служили объединяющими структурами (глава 10). В таких странах, как Кения, Сенегал и Золотой Берег, происходили политические вспышки (карта 13.2), но на какое-то время колониальным режимам в Африке удалось загнать джинна имперского гражданства, которого они сами вызвали во время Великой войны, обратно в бутылку колониальной администрации.

Но брожение в мире империй не утихало. Резня в Амритсаре и ее последствия, восстание в Ирландии, бунты и восстания в Палестине, Сирии и Ираке подняли градус напряженности. Из многих колоний продолжали поступать петиции и призывы к конституционной реформе. Эти требования находили отклик в самой Европе, в коммунистических партиях, в религиозных и гуманитарных кругах, среди интеллектуалов, симпатизирующих африканским или азиатским культурам, и в цепях активистов со всех уголков империи, которые встречались друг с другом в имперских столицах, таких как Лондон и Париж.

Некоторые чиновники осознали, что протесты, забастовки, бунты и другие "беспорядки" 1930-х годов были не просто местными событиями, а сигнализировали о проблемах в масштабах империи, особенно после волны забастовок в британской Вест-Индии в 1935-38 годах и в нескольких городах и шахтерских поселках в Африке в 1935-1940 годах. В 1940 году британское правительство решило использовать средства метрополии на программы "развития и благосостояния", призванные улучшить социальное обслуживание колониальных рабочих и стимулировать долгосрочный рост с явной целью повышения уровня жизни населения в колониях. Индийский национальный конгресс оказывал давление на Британию, требуя принять политику развития Индии. Но только после Второй мировой войны начался приток значительных средств для финансирования улучшений (глава 13).

В течение двух десятилетий после Первой мировой войны восстания и политические требования в колониях удавалось сдерживать. Но один пример из 1920-х годов показывает жестокость и ограниченность империализма двадцатого века. С восставшими сельскими жителями и кочевниками в Месопотамии, вошедшей в состав подмандатной территории Ирака, боролись с помощью бомб, сброшенных с неба, поскольку британские лидеры, включая будущего премьер-министра Уинстона Черчилля, пропагандировали мистику воздушной мощи против колониальных повстанцев. Воздушная мощь означала, по сути, террор. Террор был скрытым лицом империи, остававшимся на заднем плане, когда государства были способны обеспечить рутинное управление и культивировать посредников, как они пытались делать на протяжении большей части своей истории, или когда - в более поздние времена - они пытались установить нечто похожее на верховенство закона, интегрировать фермеров, ведущих натуральное хозяйство, в рынки и обеспечить доступ к здравоохранению, образованию и другим услугам. Террористические бомбардировки также отражали британское предположение о том, что иракские арабы подчинятся силе, но не разуму. Сброс бомб на иракских сельских жителей был неявным признанием ограниченной способности имперской державы к управлению.

"Наше правительство хуже, чем старая турецкая система. . . . Мы держим девяносто тысяч человек, у нас есть аэропланы, броневики, канонерские лодки и бронепоезда. За это лето мы убили около десяти тысяч арабов в ходе восстания. Мы не можем надеяться на поддержание такого среднего уровня; это бедная страна, малонаселенная".

-T. Э. Лоуренс, Sunday Times, лето 1920 года, пишет о британских репрессиях против иракского восстания

Если империи Франции и Британии смогли затолкать свою победу в Первой мировой войне в глотки немцев, османов и австро-венгров, то у них самих она застряла в горле. Уверенность Европы в том, что она является двигателем мирового прогресса, столкнулась с двадцатью миллионами погибших. Франция и Британия, помимо прочего, были в долгах, их беспокоило растущее богатство и влияние Соединенных Штатов, чье настойчивое требование полного погашения кредитов не способствовало ни сотрудничеству союзников по экономическим вопросам, ни реинтеграции Германии в Европу. Западных лидеров также беспокоила революционная альтернатива в СССР. Они опасались, что политические инициативы в колониях могут найти отклик в международной риторике о самоопределении, какой бы лицемерной она ни была, или в более радикальных видах антиимпериализма. Европейские правительства призывали колониальных подданных вести себя так, как будто включение в империю - это то, во что они должны верить, а затем отказывались предоставить права гражданства, которые, по мнению индийцев и африканцев, они заслужили. Война потрясла мир империй; мир добавил новые сложности к значению суверенитета и создал еще более опасную асимметрию власти. Великая война двадцатого века еще не закончилась.

Новые империи, старые империи и путь ко Второй мировой войне

В соперничестве и союзах, сложившихся после Первой мировой войны, заявили о себе три новых участника: СССР - против капитализма, Япония - против западных империй, а нацистская Германия - против всех, кто не был немцем.

Многонациональное коммунистическое государство

Появление государства, которое претендовало на то, чтобы представлять новый мировой порядок, стало неожиданным результатом войны. Большевистская революция в России была только началом, провозглашали ее лидеры, захвата власти по всему миру пролетариями и эксплуатируемыми крестьянами. Бесклассовое общество должно было возникнуть в результате классовой революции и положить конец буржуазии, колониям, империям, всем государствам, организованным по иерархическому принципу.

Элементы этого радикального эгалитарного видения появились в политически бурном девятнадцатом веке в трудах Маркса, Энгельса и других социалистов, а также в попытках революций в Европе в 1848 и 1871 годах. К началу двадцатого века многие социалисты активно участвовали в партийной политике и рабочих организациях, но большинство из